Сергей Рахманинов сидел за письменным столом; худой и неподвижный, он без конца курил из длинного мундштука половинки сигарет. Он сложил свои непостижимо длинные, непостижимо костистые пальцы и сквозь клубы табачного дыма сообщил, что только что закончил «Симфонические танцы», большое произведение, первое после великолепной Третьей симфонии, появившейся четыре года тому назад.

— Сначала я думал назвать моё новое сочинение просто «Танцы», — сказал он усмехаясь, — но побоялся, не подумала бы публика, что я написал танцевальную музыку для джаз-оркестра. Она решила бы, что Рахманинов не совсем в своём уме.

Новый опус — это симфоническая поэма в трёх частях, и композитор сейчас занят завершением её инструментовки. Он обещал Филадельфийскому симфоническому оркестру первое исполнение «Симфонических танцев» в самом начале января.

«Симфонические танцы» созданы летом, когда композитор жил в Лонг-Айленде, в имении, расположенном недалеко от Хантингтона. То было первое лето, проведённое им в Америке.

— В Швейцарии, на берегу Люцернского озера у меня есть усадьба, и я езжу туда каждое лето. В этом году это невозможно. Моя семья всегда говорила: «Ты выбрал самое дождливое место на всём свете, чтобы купить летнюю дачу». В этом году мои близкие радовались, что не поедут туда. Но в Лонг-Айленде почти всё время шёл дождь. Было хуже, чем в Швейцарии. Теперь они будут радоваться возвращению к берегам Люцернского озера, если мы вообще когда-нибудь сможем поехать туда.

Мистер Рахманинов, который покинул Нью-Йорк из-за продолжительного турне по всей стране (9 ноября он играет в Carnegie Hall), отказался высказаться о своём новом сочинении.

— У композитора всегда своё представление о своём сочинении, но я не верю, что он мог бы выразить его словами. Каждый слушатель должен сам находить собственное толкование музыки.

Изумительный труженик, сочиняя «Симфонические танцы», работал по 10–12 часов ежедневно. В это время он, по собственному признанию, писал музыку, ел, спал и больше ничем не занимался.

— Я не знаю, что доставляет мне большее удовольствие — сочинять музыку или исполнять её. Если я много работал над фразой и, закончив её, знаю, что она сделана хорошо, то испытываю чувство глубочайшего удовлетворения. Когда я играю в концерте и у меня удачный день (а Вы знаете, что некоторые дни не так уж хороши), то я думаю, что это и есть величайшее счастье.

По утверждению Рахманинова, зимой он — пианист, а летом — композитор. Его собственная музыка доставляет ему удовольствие, но он утверждает, что композитор самый плохой судья своих произведений.

— Я вспоминаю, как однажды в Москве Чайковского попросили прослушать одного певца (тенора), которого пробовали для роли в «Евгении Онегине». Немного послушав его, Чайковский выскочил из комнаты с криком: «Я не могу слушать эту музыку, мне стыдно, что её сочинил я». Он назвал мне как своё любимое произведение какую-то свою неизвестную оперу, которую теперь никто не исполняет и которая по качеству, разумеется, уступала «Евгению Онегину».

Рахманинов находит, что Америка богата оркестрами. Нигде он не встречал таких превосходных коллективов.

— Вы, американцы, даже не понимаете, какие вы счастливцы, — сказал он.

Говоря о Джордже Гершвине как об одном из музыкальных гениев Америки, Рахманинов подчеркнул, что ранняя смерть этого композитора — трагедия. Он обладал мощью, но ему не хватало техники. По мнению Рахманинова, в Европе не допустили бы, чтоб столь талантливый музыкант развивался без строгих занятий.

Внезапно встав, Рахманинов сказал, что должен продолжить работу в связи с предстоящим турне.