Н. С. Морозову

Милый друг Никита Семёнович, десять минут назад получил твоё письмо от 21-го июня (сегодня 3-е июля. Шло значит 12 дней?!). Мне столько тебе есть что написать, что даже не знаю с чего начать. Пожалуй, с того, что недели две назад я послал тебе письмо по городскому адресу. Может быть, ты его не получил ещё. Идёт ещё! Возможно. Там я тебе коротко описал, что у нас делается. На тот случай, что ты его не получил, повторю тебе в кратких словах про наше житьё. Такого скверного лета и не запомню! (Это вместо вступления!) Начинается первая тема: Наташа заболела 14-го мая и проболела до 16-го июня, когда впервые встала с постели. (Вторая тема.) Ириночка заболела 26-го мая. (Теперь разработка.) Наташина болезнь не была мучительна и опасна; Ириночкина же болезнь была очень мучительна, и мы за неё очень боялись. Доктора в Пизе поганые! Наташин ещё ничего. Ириночкин же никуда не годится. Пришлось выписывать из Флоренции. Хотя это и очень дорого, но он нам указал хотя на промахи в лечении и на действительную болезнь, а не на воображаемую поганым пизанским доктором.

В доме у нас был ад. Ириночка бедная кричала целыми днями почти. Наташа мучилась ещё больше оттого, что была сама больна, т. е. привязана к постели. Я был один у них. В начале июня приехала Марина на помощь. (Реприза.) Наташа теперь поправилась. Ириночка же, хотя я тебе и написал в последнем письме, что она на пути к выздоровлению, — но это преждевременно. До сих пор у неё жар через два дня аккуратно. Не имея возможности выписывать сюда ещё доктора из Флоренции, Наташа и Ирина с нянькой выехали третьего дня во Флоренцию и живут там. (Теперь блестящее заключение.) Через неделю мы выезжаем в Россию. Построено это заключение на таких темах: Ирина окончательно измучилась и ослабела. Судить это можно по одному тому, что с 26-го мая она ест 2 чашки молока и 2 чашки бульона в день. Неделю, как прибавили ей один бисквит в сутки. Боясь теперь, в таком состоянии, какого-нибудь осложнения, не имея под рукой доктора (даже флорентийский профессор уезжает на наше счастье или несчастье через неделю за границу), мы не находим возможным остаться здесь. На Ирину достаточно только взглянуть сейчас, чтоб увидать, что она перенесла. Вот, милый друг, какая история вышла. Про себя я не пишу. Я был здоров, но это ни к чему хорошему не привело. Так что и я тебе могу на описание твоего грустного письма ответить так же. Помнишь, как Мария говорит Андрею (в «Мазепе» Чайковского). Это так красиво:

Мы прибудем в Москву, вероятно, 12-го или 13-го. Доедем ли ещё? Вчера читал, что на Варшаво-Венской дороге началось брожение. Ну, и дела! Оставаться нельзя, ехать нельзя. Ничего не остаётся из того, что можно. Увидимся ли все в Москве? Далеко ли твоя станция? (Не то что 2 акта я написал, у меня нет двух тактов.) О многом бы хотелось поговорить с тобой. Напиши письмо теперь с подробностями о твоём жительстве, и как к тебе добраться, по адресу: А. Гутхейль. Москва, с передачей.

Надеюсь, до скорого свиданья. Мой привет Вере Александровне. Здорова ли хоть твоя дочь?

Твой С. Р.