М. А. Слонову

Послушай, дорогой мой Миша! Нельзя задавать такую массу вопросов. Чтобы на них ответить аккуратно, нужно быть человеком, который специально для того существует, чтобы чуть не всю жизнь отвечать на письма. Я счёл поэтому за лучшее не философствовать долго, а прямо переходить к ответам.

У меня взглядов на будущее почти нет, кроме того взгляда, что после этого письма я пойду сейчас же спать... Где я буду жить, тоже не знаю. В Париж если еду, то, по всей вероятности, на счёт китайского императора. Ты спрашиваешь ещё, когда я поеду в Париж. После своей предыдущей фразы предоставляю тебе самому на это ответить. Насчёт твоего предположения, что я богач, могу только сказать: господи! прости ему! Он не знает, что говорит. Перед своим приездом сюда я ахнул 750 рублей, ровным счётом. Если ты мне поставишь ещё один вопрос относительно того, что куда я истратил, то я тебе отвечу: «Ты не спрашивай, не распытывай!..» Оперы своей я никому не посвящал. Романсов у меня в печати нет, да и вряд ли в скором времени будут, потому что те романсы, которые у меня написаны, они не могут идти в печать, они недостойны этого. Я говорю про них, что «далеко кулику до Петрова дня». Ты спрашиваешь у меня ещё про моего отца и удивляешься, что он тебе не отвечает на твои два письма, причём ты на цифру два как-то упираешь. Я тебе могу на это ответить следующее, что если б ты ему написал не два письма, а даже двадцать два, то толку бы никакого не вышло. Мой отец больше не служит в этом обществе, — он разругался с ним и уехал: а ты ему всё пишешь на Башиловку, когда он живёт в Козлове. Нет ничего особенного, если ты от него в этом случае не получаешь ответных писем. У тебя стоит ещё один вопрос о Сахновском! Об этом молодом саврасе я теперь ничего не знаю, и, конечно, с ним не переписываюсь. Перед [моим] отъездом сюда он поступил на место в конно-промышленное общество, чем-то вроде писаря, на тридцать рублей жалования. Конечно, об этом месте он никому ничего не говорит, он скромно умалчивает, думая про себя словами Фета: «Я тебе ничего не скажу, не встревожу ничуть». Об этом его месте я узнал от своего отца. Ты мне ещё напираешь, в начале твоего письма, на свою аккуратность в писании писем и на мою неаккуратность в этом деле. Это, Миша, «ошибка твоей молодости». Ты мне ответил на следующий день, а я тебе отвечаю в тот же день, поэтому возьми сейчас же твои слова назад насчёт моей неаккуратности. Насчёт вашего приглашения к себе, ничего не могу тебе сказать. Может и приеду. «Чем чёрт не шутит». Ты меня спрашиваешь, и теперь это твой последний (к счастью) вопрос («Радуйтеся и веселитеся»), как звучало моё Интермеццо. Очень скверно в общем, мой друг. Там, где меняются группы духовых и струнных инструментов, выходило очень смешно, где же играли все инструменты (tutti), выходило отлично, и я, когда слушал это место, говорил себе: «Изрядно». Под конец своего письма могу тебе написать ещё одну новость. Можешь себе представить, я получаю абсолютно каждый день письма и на них очень аккуратно отвечаю. Удивляюсь, кто мне пишет только? Впрочем, это не новость, мой друг Миша, потому что «ничто не ново под луной!»

С. Рахманинов

P. S. Завтра высылаю тебе свою фотографическую карточку.