Н. Д. Скалон

5 июня 1893 г.
[Лебедин, Харьковской губ.]

Веду нормальный образ жизни. На всё известное время. Настоящий час — это час корреспонденции. Вы очень ошиблись, дорогой ментор, думая, что ваше последнее письмо придёт сюда до моего приезда; оно пришло как раз наоборот, т. е. через полторы недели после моего приезда, т. е. сегодня, сейчас. Говоря искренно, хотел вам обязательно писать завтра, но ваше письмо на меня хорошо подействовало и я начал отвечать вам на него тотчас же. Я думал, что вы совсем забыли старика (Странно! вы упрекаете меня в этом. Не вам бы говорить, ментор!), и поэтому хотел вам завтра писать в укоризненном тоне, но тут пришло письмо, я растаял и... дальше вы знаете.

Вы правы, говоря, что зимой у нас переписка не процветала. Благодарю вас! Ещё раз говорю: это правда, но... что благодаря вам, конечно. Припомните, сколько писем вы мне написали за всю зиму? И наоборот, сколько я вам написал?.. Ну вы, впрочем... вам простительно! Прошли года (причём цифра 3), известные воспоминания, известные мысли, известное ожидание, сомнение, маленький страх и т. д. Вообще приходит срок доказывать справедливость слов, сказанных кем-то, когда-то и где-то! (Впрочем, я знаю где: на соломе!) Вам не до переписки. Но вот Вера Дмитриевна, от неё я никак не ожидал. Написал ей в мае письмо, ждал очень ответа и не получил его. Между прочим, я ей упомянул, что не увижу её в Москве. Написал ей также, что очень и очень жалею, что вас всех не увижу (и это правда истинная, потому что я вас всегда хочу видеть), но опять-таки она мне не ответила, а я действительно не мог остаться в Москве. Не мог и не мог. Чувствовал себя слишком скверно, и должен был бежать. Ну и я сбежал!..

Итак, я приехал сюда и начал вести нормальный образ жизни. По вашей просьбе расскажу вам, как я провожу день. Прежде всего, встаю в восемь часов и ложусь в одиннадцать. Занимаюсь сочинением от 9 до 12-ти дня. Затем играю три часа. Позабыл вам сказать ещё, что аккуратно пока лечусь: холодными обтираниями и молоком, причём четыре стакана в день. Кончаю занятия в пять часов. Весь вечер сижу в саду (кроме часа корреспонденции, которая у меня большая). Время в саду проходит так: иногда читаю, изредка просто сижу и вздыхаю, затем мечтаю, в общем же вечера скучаю. Прибавить должен ещё к этому, что соловьёв слушаю, опять-таки иногда, потому что в большом количестве это действует на нервы, а вы знаете, в наш 19-й век все до известной степени нервны... Продолжаю свой день. Впрочем, больше ничего, так как после вечера наступает ночь, которую я провожу так, как давно не проводил, т. е. сплю прекрасно. Затем после ночи наступает день и... начинается сказка про какого-то бычка.

Упустил вам только одно сказать... Впрочем, раздумал и ничего не скажу.

Занят в настоящее время фантазией для 2-х фортепиано, которая представляет из себя ряд картин музыкальных. Какие это картины и из чего они состоят, напишу вам в следующем письме, ибо думаю к тому времени это сочинение кончить.

Теперь всё описал вам, что можно, и час корреспонденции кончился. Продолжил бы ещё вам что-нибудь рассказывать, но я сделался пунктуален со своим времяпровождением, а ваше письмо, т. е. письмо к вам, это уже второе нынче и тем более я должен идти слушать соловьёв.

До свидания в сентябре.

Искренно преданный С. Рахманинов

P. S. Вашим сёстрам пишу на днях.

Опять вы стали «вы» с большой буквы писать!!?

Ещё несколько слов: в вашем адресе сегодняшнем ошибка, не имение, а дом Лысиковой.