С С. В. Рахманиновым, так же, как и с А. Н. Скрябиным, я познакомилась в период моего учения в Московской консерватории (в 1899 году). В этот год двоюродная сестра Сергея Васильевича — Наталия Александровна Сатина (впоследствии его жена) — училась в консерватории по классу фортепиано профессора Н. Е. Шишкина. Она очень любила пение, присутствовала всегда на ученических вечерах с моим участием, проявляла ко мне много внимания, хвалила мой голос и исполнение. Встречаясь в консерватории, мы с нею много и дружески беседовали о музыке, пении — обо всём, что касалось нашего искусства. Наталия Александровна познакомила меня с Сергеем Васильевичем в то время, когда он уже был известен как талантливый композитор и выдающийся блестящий пианист.

В 1891 году Сергей Васильевич окончил курс консерватории с золотой медалью по классу фортепиано профессора А. И. Зилоти и в 1892 году по классу композиции у А. С. Аренского. До 1899 года им были уже написаны опера «Алеко», несколько фортепианных сочинений и много романсов, некоторые из них, по совету и выбору Наталии Александровны, я выучила и пела в консерватории. Почувствовав сразу в этих произведениях необычайную прелесть и красоту, я пела их с большим увлечением. С тех пор они стали самыми любимыми моими романсами. Знакомство наше, перешедшее впоследствии в дружбу, продолжалось все те годы, которые Рахманиновы проводили в Москве, до самого их последнего отъезда за границу, то есть до конца 1917 года *. [Проживая за границей, они обменивались со мной только приветствиями и поклонами через знакомых и друзей, посещавших их там.]

В 1917 году, за неделю до их отъезда за границу, я была у них и показывала Сергею Васильевичу своё исполнение его романсов «Крысолов», «Сей день я помню» и других, которые я собиралась петь в предстоящем концерте. Спрашивая его мнение относительно нюансов, фразировки исполняемых мною вещей, я заметила, что он был всё время рассеян, как-то особенно задумчив и печален, грустно глядел на меня, как будто мало интересовался тем, как я пела. Очевидно, покидать Россию ему было очень тяжело. Уходя от Рахманиновых, я никак не думала и не подозревала, что прощаюсь с ними навсегда и что в тот день было последнее наше свидание, но сердце точно чувствовало — расставание было грустное и тяжёлое.

В Москве с Сергеем Васильевичем мы часто встречались у наших общих знакомых — Кусевицких, Ушковых, Морозова и других, где Сергей Васильевич чудесно играл свои замечательные произведения, а также иногда аккомпанировал мне свои романсы.

Аккомпанируя мне, Сергей Васильевич по привычке мелодию романсов тихонько подпевал своим низким голосом (басом), с закрытым ртом.

Будучи артисткой Большого театра и выступая в концертах, я обязательно включала в свои программы романсы Рахманинова: исполняла всеми любимые вдохновенные романсы «Сирень», «Здесь хорошо», «У моего окна», «Островок» и много других, таких же прекрасных по своей выразительности, поэтичности и красоте мелодии произведений.

В больших симфонических концертах, в которых Сергей Васильевич выступал как дирижёр, я иногда пела под его управлением различные оперные арии, в частности из оперы «Лакме». В этих же концертах он изумительно аккомпанировал мне на рояле свои романсы. Его вдохновенный, выразительный, проникновенный аккомпанемент так воодушевлял меня, что невольно исполнение приобретало ещё больше выразительности, чувства и блеска.

Гениальный композитор, пианист и дирижёр, Сергей Васильевич быстро достиг славы и успеха. Его сочинения, исполняемые им самим, производили сильное впечатление на слушателей. Все его концерты сопровождались потрясающими овациями. Молодёжь любила его. После концерта обычно публика сторожила его у артистического подъезда. Как это ни странно, но в годы его полного признания он был болен сомнением в себе.

Все его произведения отличаются такой большой глубиной чувств, а также проникновенностью, вдумчивостью и красотой мелодии каждой музыкальной фразы, что, слушая их, всегда испытываешь необычайно сильный душевный трепет.

В его романсах масса лирики, подлинного чувства, поэзии, правды и искренности; равнодушно петь их невозможно.

Сергей Васильевич изредка бывал у меня, знакомил со своими новыми вокальными произведениями. Он всегда считался с мнением хороших, знающих вокалистов, иногда спрашивал совета в отношении вокальной стороны романсов. В 1906 году должна была в Большом театре идти его новая опера «Франческа», в которой под руководством Сергея Васильевича я готовилась петь главную партию — Франчески. Она звучала у меня хорошо. Красивая, проникновенная музыка этой оперы и образ Франчески, нежный, обаятельный, мне очень нравились. Я с удовольствием отделывала партию Франчески, работала над ней как с вокальной, так и сценической стороны. Поэма любви двух героев, составлявшая содержание оперы, была очень интересна.

Летом, проживая в Римини, я видела старинный замок, принадлежавший фамилии Малатеста, в котором когда-то жили Франческа и Паоло и где произошла трагедия, а также могилу всех Сфорца. Воспоминания о виденном мною в Римини создавали настроение в моей работе над образом. Сергей Васильевич должен был сам дирижировать своей оперой. На репетициях он был очень доволен моим исполнением, а также исполнением других участников. Вся партия Франчески звучала у меня хорошо, в особенности чудесная ария «Пусть не дано нам знать лобзанья», высокая по тесситуре, но для меня совершенно не трудная. Паоло пел А. П. Боначич, умный, талантливый артист, Ланчотто — прекрасный баритон Г. А. Бакланов. К моему глубокому сожалению, незадолго до премьеры оперы мне пришлось отказаться от участия в ней, что вызвало крайнее неудовольствие и обиду Сергея Васильевича. До сих пор помню серьёзное лицо Сергея Васильевича при моём сообщении об отказе.

Действительно, поступок мой был в высшей степени необдуман, нетактичен и легкомыслен, в чём я до сих пор каюсь. Вызван он был следующими обстоятельствами: в один период с «Франческой» должна была идти опера «Волшебная флейта». Дирижёр У. И. Авранек и режиссёр настаивали на том, чтобы я пела обязательно партию Царицы ночи, отказавшись от партии Франчески. Приняв во внимание, что две новые для меня партии были разнородного характера, я поняла, что мне трудно будет справиться с ними хорошо, исполняя их на близком временном расстоянии. Репетиции опер совпадали, и я не успевала аккуратно посещать их. Чувствуя, что какая-нибудь из этих двух партий должна пострадать, я решила временно пожертвовать партией Франчески и от выступления в ней в первом спектакле отказаться. Я предполагала в следующем спектакле выступить в опере Сергея Васильевича, но, к сожалению, мне это не удалось, так как сезон в Большом театре скоро окончился и Сергей Васильевич навсегда ушёл из Большого театра.

В первый раз я пела под управлением Сергея Васильевича партию Антониды в опере «Иван Сусанин». На репетиции вместо отсутствовавшего концертмейстера аккомпанировал сам Сергей Васильевич. В Allegro своей первой арии я взяла незаметно для меня очень быстрый темп, гораздо быстрее принятого раньше другими дирижёрами. Сергей Васильевич следовал за мной в том же темпе, не задерживая и не останавливая меня. Ему очень понравилось моё исполнение. По окончании арии он выразил своё удовольствие по поводу моего исполнения, заметив серьёзно, что этого темпа надо и впредь держаться. В дальнейшей работе он предоставлял мне всегда руководствоваться собственным вкусом и взглядом на исполнение данной вещи. Исполняя романсы Сергея Васильевича, я всегда интересовалась его мнением и следовала тем указаниям, которые он делал относительно ритма, темпов, фразы, различных нюансов, фермат и пр. Со своей стороны он прислушивался к моим замечаниям относительно вокальной стороны произведения, тесситуры, неудобных для пения интервалов, о возможностях их изменений. Все его романсы я прошла с ним.

Из двух последних опусов своих романсов Сергей Васильвич любил «Сей день я помню», «Ночь в саду у меня», которые он мне аккомпанировал. В последние годы его жизни в Москве я была осчастливлена исключительным вниманием со стороны Сергея Васильевича: он написал для меня и посвятил мне чудесный «Вокализ». Это талантливое, прекрасное, произведение, написанное с большим художественным, вкусом, знанием, произвело сильное впечатление. Когда я высказала ему своё сожаление о том, что в этом произведении нет слов, он на это сказал:

— Зачем слова, когда вы своим голосом и исполнением сможете выразить всё лучше и значительно больше, чем кто-нибудь словами.

Это было так убедительно, серьёзно сказано, и я так этим была тронута, что мне оставалось только выразить ему от всей души свою глубокую благодарность за такое лестное мнение и исключительное отношение ко мне. [Bнимaниe! Этoт тeкcт с cайтa sеnаr.ru]

«Вокализ» свой до напечатания он приносил ко мне и играл его много раз. Мы вместе с ним, для более удобного исполнения, обдумывали нюансы, ставили в середине фразы дыхание. Репетируя со мной, он несколько раз тут же менял некоторые места, находя каждый раз какую-нибудь другую гармонию, новую модуляцию и нюансы. Затем, после того как «Вокализ» был оркестрован, я в первый раз спела его с оркестром под управлением дирижёра С. А. Кусевицкого в Большом зале Благородного собрания. Успех Рахманинова как великого композитора был колоссальный. Я бесконечно радовалась тому, что часть заслуженного успеха принадлежала также и мне как исполнительнице. Рукопись «Вокализа», которую он мне подарил до концерта, с тех пор хранится у меня как драгоценное воспоминание о гениальном композиторе.

В беседах со мной Сергей Васильевич часто высказывал сожаление, что он не умеет находить интересные сюжеты для опер, такие, которые бы своим содержанием, сильными драматическими элементами, характером так захватывали публику, как захватывают итальянские оперы Пуччини «Богема», «Манон Леско», «Чио-Чио-Сан» и Масканьи «Сельская честь». Говорил, что Пуччини и Масканьи в этом отношении посчастливилось, так как им удалось найти такие интересные, волнующие сюжеты.

В течение многих лет с конца 1917 года мы не виделись и не переписывались с Сергеем Васильевичем, но я знала от многих, бывших в Америке, что он очень интересовался тем, как я живу, как и что пою и пр. Меня это очень трогало.

В конце 1941 года, в декабре, прилетевший из Америки на самолёте М. М. Громов передал мне привет от Сергея Васильевича и его жены Наталии Александровны.

О Сергее Васильевиче я сохранила память как о светлом, обаятельном человеке с очень проникновенным, сосредоточенным, глубоким взглядом, но порою в его лице сквозила небольшая насмешливость.

Рахманинов был большой труженик. Он относился серьёзно к своему исполнительству. Будучи феноменально одарённым музыкантом, он много работал над каждой фразой исполняемой вещи, тщательно отделывая каждый такт.

Он говорил: «Надо каждый винтик разобрать, чтобы всё собралось в одно целое».

Многие молодые современные музыканты теряют правильное понимание исполнительского искусства, теряют чувство эпохи, внутренней жизни человека, подносят слушателям отбарабанивание, получают аплодисменты и самоуверенно выходят кланяться. Видя всё это, невольно мыслями обращаешься к великой требовательности гениального Рахманинова.

Наша молодёжь должна мерить себя строгим судом, каким мерили себя большие мастера искусства. Это трудная и долгая дорога, нескончаемая ни в одном возрасте, обязательная до последних дней жизни дорога самоусовершенствования подлинного художника-творца.

Рахманинов был глубоко русский человек, он любил русскую землю, деревню, крестьян, любил хозяйничать на земле. Ему пришлось умереть на чужбине. Хочется, чтобы дух его музыки, уроки мастерства, светлый, милый образ его как музыканта, его огромная требовательность к себе были восприняты молодым поколением советских музыкантов и вошли в советскую культуру как дорогое наследство.