М. С. Керзиной

Многоуважаемая Марья Семёновна.

Сегодня утром получил Ваше письмо и от души порадовался с Наташей, что Аркадию Михайловичу лучше стало и что он поправляется. С большим удовольствием также готов исполнить просьбу Аркадия Михайловича и написать длинное письмо, если у меня хватит материалу только. Живём мы здесь тихо и скромно. Всех боимся. Никого не видим и не знаем, и сами никуда не показываемся и знать никого не желаем. Так все русские, кажется, и живут за границей. Наняли мы себе великолепную виллу, в середине сада. Вилла двухэтажная, по три комнаты в каждом этаже. Все комнаты на солнечной стороне, и солнца и тепла у нас сейчас много, не так как в России, наверно, где уже небось на санках ездят и башлыки от мороза надевают. Платим мы за свою квартиру 2200 марок. Всю обстановку, т. е. мебель, посуду кухонную и столовую, пришлось купить. Это нам стоило около 1300 марок, причём покупали, конечно, только самое необходимое, так что, например гостиную комнату, которую нельзя назвать необходимой, совсем не покупали, и эта комната у нас стоит пустая, что очень удобно мне: я занимаюсь рядом и мне просторно гулять здесь. Несмотря на эту бедность в обстановке, мне, право, очень уютно и хорошо и я себя чувствую совсем как дома.

При покупке мебели у меня случился один маленький казус, который чуть не привёл меня на скамью подсудимых. Дело было так. В одном мебельном магазине присмотрел себе одно кресло. Кресло стоит 45 марок и очень скверное. Мне всё-таки было от него как-то неловко отказываться, и я дал свою карточку с адресом и приказал мне это кресло доставить на дом через два дня. Придя домой, рассказываю с грустью Наташе, что по своей глупости купил гадость, не сумев от неё отказаться. Пристыженный Наташей, на другой день отправился в магазин обратно и пробую отказаться от кресла. Хозяин отказа, очевидно, не принимает и говорит, что кресло уже мной куплено. Я говорю «нет»! Он говорит «да». Препирались долго, но безрезультатно. На следующее утро, вижу, тащат мне моё скверное кресло в квартиру: я от него опять отказываюсь, и его уносят обратно, но ненадолго. Через неделю получаю письмо от адвоката, с требованием уплатить 45 марок, в 3 дня, за купленное кресло. Я кидаюсь к другому адвокату. Тот говорит, что раз мной произнесено слово «куплю», то я обязан взять купленное. Впрочем, я очень сомневаюсь, что правильно понял сказанное адвокатом, и также, что адвокат правильно понял то, что я ему говорил. Когда я стесняюсь, то я не только по-немецки, но и по-русски имею способность так говорить, что меня никто не понимает. Итак, я отправился с повинной головой к адвокату противной стороны, и уплатил 45 марок за кресло и 2 марки 45 пфеннигов ему за что-то. Если это плата ему за труды, то оценка правильна. Труд небольшой был.

Вместе с этим креслом у нас в квартире появилась первая мягкая мебель, и теперь мы этим креслом очень дорожим. За всю нашу жизнь здесь эта история с креслом была самым выдающимся фактом, оттого так долго останавливаюсь на нём. Затем всё пошло гладко, и жизнь потекла обычным порядком. Самый город мне тоже очень нравится: очень чистый, симпатичный и много зелени и садов. Кому надо — есть великолепные магазины, и витрины их необычайно искусно и затейливо убраны. Особенно занятны здесь колбасные. Если бы Вы только видели, чего тут только не наворочено. Тысячу сортов колбас и сосисок лежат одна на другой на окне и образуют какой-то рисунок, а главное не разваливаются. И кто только этим занимается, и кому это нужно!

А то вот ещё люди здесь. Представьте себе, Аркадий Михайлович, что мужскую обувь продают и примеряют здесь барышни. Я зашёл себе сапоги покупать и не знал, как только оттуда выйти. Одна барышня примеряет, а другие, как нарочно свободные, стоят тут же и хихикают. Я купил себе тесные сапоги и решил отныне покупать обувь только в России.

Был я здесь и в опере. Смотрел «Саломэ» Р. Штрауса, которую в настоящее время поставили или ставят все немецкие сцены. Кой-что мне понравилось и в музыке, но лучше всего исполнение оркестра. И этот оркестр, говорят, разучивал эту мудрёную музыку чуть не два месяца. Действительно, идёт так гладко, тонко, стройно — что остаётся только поражаться и снять перед ними шапку. И публика здесь такая, перед которой стараться стоит: сидит спокойно и смирно, не кашляет и не сморкается.

В заключение хочу Вас просить, Марья Семёновна, нам ещё раз написать об Аркадии Михайловиче. Будем Вам очень благодарны.

Искренно преданный С. Рахманинов