А. Д. Оболенскому

Глубокоуважаемый Александр Дмитриевич,

Вчера днём приехал в Ростов, где получил Ваше письмо и бумаги. В 4 часа вызвал к себе Председателя Дирекции И. Панченко, который мне рассказывал всё дело в продолжение трёх часов. От 7 до 8 опрашивал М. Пресмана (подробное объяснение он давал мне месяц назад в Москве). В 8 часов был музыкальный вечер в Училище и в 10 часов я назначил общее заседание Дирекции, продолжавшееся до 12 часов ночи. Сегодня у меня здесь мой собственный концерт, после которого я должен уехать по концертам дальше. Если я остановился так долго на «хронологии», то только для того, чтобы показать Вам, что я пожертвовал всё время, которое имел, и что больше времени заниматься этим делом у меня, к сожалению, нет.

А теперь перехожу к самому делу. К моему великому огорчению, должен сказать, что мне не удалось ничего ровно сделать. Я встретил такую озлобленность, и с той и с другой стороны (не ко мне, а к делу), что моё намерение найти какие-нибудь точки соглашения, примирения, о чём я заговорил на вечернем заседании, не встретило никакого сочувствия. Напротив, со стороны Дирекции мне было заявлено, во-первых, что они, мол, так и предполагали, что Главная Дирекция будет действовать в этом тоне и уже заранее решили этого не принимать, и, во-вторых, Председателем местной Дирекции, во время нашего свидания вдвоём, было заявлено, что буде Главная Дирекция не уволит Пресмана, т. е. возьмёт его сторону, и решит уволить их, о чём я, конечно, и не заикался, то что они не уйдут без «судебного разбирательства».

Если я привожу Вам все эти громкие и пустые фразы, — то для того только, чтобы показать, до какого градуса возбуждения они здесь дошли. Таким образом, уже на вечернем заседании я не касался существа дела и заявил собранию, что напишу Вам и буду просить Вас прислать кого-нибудь для всестороннего, детального расследования всего дела, по тем документам, которые имеются в изобилии у той и другой стороны (в особенности у Пресмана) и которые я, за неимением времени, ни изучить, ни рассмотреть, ни расследовать не могу. И сделать это надо как можно скорее, так как «атмосфера» здесь прямо удушающая. Вот было бы хорошо, если бы Н. П. Арцыбашев согласился, или Финдейзен, который здесь уже был.

В заключение хочу добавить, что и Пресман мне заявил, что не останется здесь ни в каком случае и желает только расследования дела ради своего имени. Таким образом, с грустью должен констатировать, что Дирекция «скушала» Пресмана, или Шоломович, что ещё хуже. Если бы меня спросили, что я после беглого просмотра этого дела о нём думаю, то я бы сказал так: у двух сторон дело перешло уже на личности, что обе стороны в различных размерах виноваты: Дирекция своею придирчивостью и прижиманием, и желанием во что бы то ни стало отделаться от неугодного человека, — а Пресман своею неуступчивостью и некоторой резкостью. Но если бы меня спросили, кем бы я всё-таки, ради дела, пожертвовал, то я бы ответил Дирекциею, хоть и понимаю, что этот ответ является недостаточно обоснованным и еретичным.

С искренним к Вам уважением С. Рахманинов