М. С. Шагинян

Милая Re, Ваше письмо и книги получил (в Charlottenburg’е письма не получал). За всё Вас очень благодарю! Всё Вами переписанное прочёл... Подходит только чудесная «Весна» Баратынского. «Восточные мелодии» хороши, но для романса все неподходящи, как Вы и сами справедливо заметили. Всё Вами отмеченное в книжке крестиками, похожими на dies’ы («Re diese»), мне ещё не удалось просмотреть. Всё Вами только названное, рекомендованное заставлю себя к лету переписать, когда и думаю только приняться за эту работу.

Перехожу к содержанию Вашего письма и отвечу Вам «деловито» на Ваши вопросы. Предварительно несколько слов на тему о Вашей несправедливости. В последнем письме Вы не всегда справедливы ко мне, милая Re. Приведу примеры. Дав самый беспощадный отзыв о «стишках» Галиной, Вы не без яда замечаете, что я этими стишками «охотно пользуюсь». На самом деле я воспользовался ими в двух-трёх случаях из пятидесяти одного... Здесь же где-то Вы меня предостерегаете, чтоб я не искал для своих романсов «дешёвого эстрадного успеха»! Это ещё хуже! Да и надо ли мне это говорить, милая Re?.. Ещё насчёт Сахновского: я не протестую против данной Вами характеристики его самого и его писаний. Но почему Вы заподозрили меня в том, что все эти писания мной принимаются не только к сведению, но и к исполнению?! Выходит так, что стоило Сахновскому сказать где-то, что я «певец ужаса и трагизма», как я меняю курс и заявляю Вам, что «светлые тона мне не даются», а Вы заверяете меня не верить Сахновскому... На самом деле статей Сахновского не читаю (знаю, что они одобрительные), как не читаю и других (которые, знаю, больше отрицательные). Не читаю — так как всё это для меня как-то мало убедительно.

В глубине же души, кстати сказать, склонен скорее верить и слушать последних, чем первых, так как нет на свете критика более во мне сомневающегося, чем я сам... От этого «неделового» отступления перехожу опять к ответам. Я оттого пишу так мало (или совсем не пишу) про себя, что мало или совсем не знаю Вас, милая Re! Дайте мне к Вам немного приглядеться, вернее, прислушаться...

Вы спрашиваете меня ещё про моих детей?! Говорите, что Вам доставит удовольствие, если расскажу что-нибудь про них. Хорошо! У меня есть две девочки: 8-ми и 4-х лет. Зовут их: Ирина и Татьяна, или Боб и Тасинька. Это две непослушные, непокорные, невоспитанные — но премилые, преинтересные девочки. Я их ужасно люблю! Самое дорогое в моей жизни! и светлое! (А в «светлости» есть тишина и радость! Это Вы верно говорите, милая Re!) И девочки меня тоже очень любят. Как-то, не очень давно, я рассердился на младшую и сказал ей, что её разлюблю, — на что она надула губки, вышла из комнаты и сказала мне, что если я её разлюблю, то она уйдёт «в лес»! То же самое, пожалуй, и я могу сказать по отношению к ним. Всё последнее время обе девочки и я — мы были больны. У всех была инфлюэнца с более или менее серьёзным осложнением. Все мы сейчас почти здоровы. 24-го марта вечером, когда мне принесли Ваши розы, я только что вернулся в свою комнату после консилиума у постельки моей дочери. Той самой, которая «в лес» собиралась...

До свиданья, милая Re?

С. Рахманинов

Сейчас пришло Ваше письмо от 24-го. Тасинька и я — мы Вас очень благодарим.