Много писали и будут писать о Сергее Васильевиче Рахманинове как об артисте-гении. В моей статье я хочу поделиться воспоминаниями о нём не только как об исключительном музыканте, но и простом смертном человеке.

Сергей Васильевич среди своих и среди чужих — два полюса. Многие, видевшие его только на эстраде, с трудом поверят, что этот человек с маской на лице может говорить, хохотать до упаду, рассказывать анекдоты и т. д.

Несколько лет подряд Рахманиновы приезжали из Америки во Францию проводить летние каникулы. Каждый их приезд был большим событием. Мы часто встречались или у Рахманиновых, или у Метнеров, или у нас, и, конечно, разговоров о музыке было без конца. Часто вечер заканчивался игрой в «бубнового короля», в которой бубновый король — самая большая штрафная карта. Сергей Васильевич очень любил усаживать своих дочерей играть в эту игру с Николаем Карловичем Метнером, который со своим импульсивным темпераментом очень сильно реагировал, когда получал этого злополучного короля. Надо было видеть, как серьёзно Сергей Васильевич волновался, если дочерям не удавалось обыграть Метнера.

Очень было интересно, когда Сергей Васильевич начинал вспоминать эпизоды из консерваторской жизни. Одно время он снимал комнату с другим учеником на окраине Москвы. Обоим жилось не очень привольно, приходилось зарабатывать на жизнь. Однажды у них было только копеек двадцать, которые Сергею Васильевичу нужны были, чтобы поехать на урок к своей ученице. Но так как и Сергей Васильевич и его товарищ были голодные, то Сергей Васильевич решил купить колбасы и хлеба, а на урок пойти пешком. Зима стояла настоящая — московская холодная, с ветром. Рахманинов пришёл на урок, весь продрогнув, но, давая урок, заранее радовался, что он сможет вернуться домой с комфортом, так как это был день месячного платежа за его занятия. Каково же было его разочарование, когда мать ученицы, выразив своё сожаление, что в такой холод он должен возвращаться домой в лёгком пальто, и предложив ему взять плед, забыла заплатить за уроки!

Много раз слышала я о другом событии из его жизни. В Москву приехала одна знаменитая итальянская певица. В день её концерта аккомпаниатор серьёзно заболел. Антрепренёр обратился в консерваторию с просьбой рекомендовать аккомпаниатора. Его направили к Рахманинову.

— Можете ли вы сегодня аккомпанировать знаменитой Х.? — спросили его.

— Могу, — ответил он.

Как сейчас слышу его весёлый голос и вижу искры в глазах.

— Какой гонорар хотите?

— Я заломил с него двадцать рублей, — вспоминал Рахманинов (в то время это были большие деньги: студент на двадцать пять рублей мог скромно прожить целый месяц), — но, будучи учеником консерватории, я не имею права выступать без разрешения моего учителя, А. И. Зилоти.

Тот, конечно, разрешил, но потребовал не двадцать, а пятьдесят рублей гонорара. Сергей Васильевич вполне заслужил такую высокую плату, так как аккомпанировал он прекрасно, и певица была от него в восторге.

— Вот праздник-то у меня был, — весело добавлял Сергей Васильевич.

Передо мной висит прекрасная фотография: в середине сидит учитель Аренский в окружении своих трёх консерваторских учеников: Сергея Рахманинова, Льва Конюса и Никиты Морозова — они заканчивали класс специальной композиции. К выпускному экзамену ученики должны были написать одноактную оперу. Для этой трудной задачи давался всего месяц. По окончании двух с половиной недель Рахманинов уже представил свою полную оперу «Алеко».

Глядя на эту фотографию, мой муж часто любил вспоминать, какой исключительно даровитый ученик был Рахманинов. Особенно он поражал чтением с листа, изумительным слухом и чудодейственной памятью. Стоило ему прочитать новое сочинение три-четыре раза, и он уже знал его на память. Про Этюд cis-moll Скрябина Сергей Васильевич как-то сказал: «Трудный этюд, я его учил целый час». Но особенно он поразил нас своей легендарной памятью в последнее наше свидание в 1943 году. Проездом через Цинциннати из Луизвилла в Ноксвилл Рахманиновы остановились у нас. Увидав фотографию с Аренским, Сергей Васильевич спросил моего мужа, помнит ли он своё сочинение? Лев Эдуардович ответил:

— Конечно нет, это ведь было более пятидесяти лет тому назад.

— А я помню твою тему, — ответил Сергей Васильевич, сел и сыграл.

Сергей Васильевич никогда не хвастался и не восхвалял себя, но цену себе знал и в обиду себя не давал. По окончании консерватории Сергей Васильевич был приглашён солистом в Берлин. Концерт прошёл блестяще, и на другой день импресарио пришёл предлагать ему большое турне по Германии. Когда дело дошло до разговора о гонораре, Сергей Васильевич запросил очень высокую плату. Импресарио подскочил на стуле. [Bнимaниe! Этoт тeкcт с cайтa sеnаr.ru]

— Помилуйте, этот гонорар мы платим знаменитому д’Альберу.

— Я делаю фальшивых нот не больше, чем д’Альбер, — ответил Сергей Васильевич.

Помню рассказ о столкновении Сергея Васильевича с одним профессором Петербургской консерватории, небезызвестным композитором. Рахманинов, сравнительно недавно окончивший консерваторию, поехал с Шаляпиным в Петербург, где оба были приглашены на знаменитые «пятницы» у Беляева. Шаляпин пел сначала сочинения Рахманинова, потом исполнял Шуберта, Шумана. После исполнения профессор подошёл к молодому Рахманинову и поучительно заметил:

— Вот как надо сочинять.

На что Рахманинов немедленно ответил:

— Отчего же вы так не сочиняете?

После этого эпизода отношения их стали холодные на всю жизнь.

Сергей Васильевич любил вспоминать время, когда он дирижировал в Большом театре.

Немало незабываемых вечеров мы провели, когда Сергей Васильевич садился за рояль и играл нам свои любимые места из разных опер. Одной из его любимейших опер была «Пиковая дама» Чайковского. Эту оперу он играл почти целиком, притом в его импровизированном переложении она звучала так, точно давно была аранжирована и выучена.

Прекрасное лето Рахманиновы, Метнеры и мы провели во Франции около Довиля. По утрам работали, днём часто были общие прогулки, а почти все вечера проводили вместе. То лето Сергей Васильевич много работал над арпеджио, трелями и Этюдами op. 740 Черни. В его исполнении эти Этюды превращались в блестящие концертные номера. К концу лета Сергей Васильевич познакомил нас со своим Четвёртым концертом, Метнер — со своим Вторым концертом, мой муж аккомпанировал им обоим.

А вот ещё интересная картинка из домашней жизни: в Париже как-то вечером пришли мы навестить Рахманинова и были очень удивлены, увидев Сергея Васильевича лежащим на полу, а его маленького внука Сашу с победоносным видом сидящего верхом на нём. Оказалось, что мальчик не любил зелёной фасоли, и ему сказали, что, если он будет есть её, он сделается очень сильным и сможет всех победить, даже дедушку. Вот он и «победил».

В Париже я давала уроки музыки маленькой внучке Сергея Васильевича — Софочке. К каждому весеннему приезду Рахманиновых из Америки мы приготавливали большую программу и давали домашний концерт в торжественной обстановке, притом бабушка дарила деньги, а дедушка с серьёзным видом обещал поговорить со своим менеджером г. Фоли о приглашении Софочки на концертное турне по Америке.

Последняя наша встреча была за полтора месяца до кончины Сергея Васильевича. Он давал концерт в Луизвилле, и Рахманиновы просили нас приехать туда, где мы провели три незабываемых дня. Не видав Сергея Васильевича около года, мы были поражены переменой в нём. Видно было, что человек серьёзно болен. Мы сознавали или, вернее, чувствовали надвигавшуюся катастрофу. Наталия Александровна была в очень тревожном состоянии. Сергей Васильевич — невероятно грустный. Часто мы заставали его сидящим у рояля, облокотившим голову на пюпитр; как-то даже он попросил нас: «Расскажите мне что-нибудь весёленькое». Сергей Васильевич очень тосковал по своей младшей дочери Татьяне, оставшейся во Франции, и Наталия Александровна просила избегать упоминания её имени, чтобы лишний раз не тревожить раны.

В 1942 году Сергей Васильевич дал много концертов, сбор с которых послал в Россию. Сергей Васильевич всей душой скорбел за свою страну и с грустью говорил:

— Не увижу я её больше.

В день концерта мы волновались. Сергей Васильевич жаловался, что неважно себя чувствует. Наталия Александровна даже предложила отменить два последних концерта и поехать прямо в Калифорнию, но Сергей Васильевич настаивал на том, чтобы докончить турне. Удивительно, как человек, который час тому назад едва мог двигаться в своём номере отеля, в концерте мог исполнить длинную программу так прекрасно, с таким подъёмом и вдохновением!

На другой день после концерта мы все вместе поехали в Цинциннати, и Рахманиновы остановились у нас на несколько часов перед отъездом в Ноксвилл. Сергей Васильевич был опять в очень хорошем настроении, весёлый, разговорчивый, всё шутил с десятилетней внучкой Льва Эдуардовича — Арианой, брал большие ножницы и хотел отрезать одну из кос или пугал её, что, если она вечером выйдет одна на улицу, ей мальчишки обязательно отрежут обе косы. Была очень уютная, спокойная атмосфера, и всем было радостно быть вместе.

Много ещё таких «домашних» воспоминаний я могла бы написать. К концу жизни живёшь только воспоминаниями, а Сергей Васильевич так тесно связан с памятью о моём муже — дружбе их было более пятидесяти лет, — что их имена для меня сливаются в одно целое.