Моя первая встреча с С. В. Рахманиновым относится к середине девяностых годов прошлого столетия, к самому раннему периоду его композиторской деятельности.
В то время Рахманинов был ещё мало известен в Петербурге.
Я имел лишь отдалённое представление о его Элегическом трио для фортепиано, скрипки и виолончели «Памяти великого художника»
Нельзя не удивляться тому, что уже в этот ранний период своей композиторской деятельности Рахманинов проявил блестящее мастерство инструментовки. Какая красочность оркестрового колорита выявлена в его «Цыганском каприччио»!
Моя встреча с Рахманиновым произошла в Москве на вечере, данном в честь знаменитого Артура Никиша, приехавшего на гастроли в Москву. На этом вечере присутствовала чуть ли не вся музыкальная «золотая гвардия» с композитором С. И. Танеевым во главе. Здесь в беседе с Рахманиновым я узнал, что он заканчивает переделку своей Первой симфонии и что на днях выедет в Петербург, где 15 марта 1897 года она должна быть исполнена под управлением А. К. Глазунова.
Оглядываясь назад, в отдалённое прошлое, я с большим удовлетворением вспоминаю вечер, проведённый Рахманиновым у меня дома за роялем, когда он знакомил меня со своей Симфонией.
Симфония с её возвышенностью и смелостью музыкальных мыслей, полных волнующих порывов и драматического напряжения, произвела на меня в его вдохновенном исполнении столь сильное впечатление, что я тут же с особой радостью и восторгом заметил в молодом Рахманинове высокоталантливого композитора, достойного ученика С. И. Танеева. Мне доставило большое удовольствие сказать это Рахманинову, и ему очень приятно было слышать мой такой непосредственный отзыв.
Будучи тогда учеником Петербургской консерватории по классу практического сочинения, я с особым интересом обменивался с Сергеем Васильевичем соображениями, касающимися замысла и формы его Симфонии, её фактуры и главным образом её инструментовки, получая от него ясные, исчерпывающие ответы на волнующие меня мысли.
Рахманинов в этот вечер был в приподнятом настроении и сыграл по моей просьбе всю Симфонию вторично, а третью часть даже три раза. Его исполнение захватывало меня неотразимой трагедийной силой и подъёмом. Из беседы с автором Симфонии было очевидно, что он не только любит своё произведение, но и глубоко верит в него.
Я был убеждён, что Симфония произведёт большое впечатление и её исполнение пройдёт с значительным успехом: вдохновение в ней бьёт ключом, мысли льются одна за другой, достигая большой глубины, и, главное, ясность изложения, простота и сжатость формы изумительные. Сквозь всю Симфонию проходит красной нитью древний напев, взятый из обрядового пения, что придаёт ей органическую целостность и выдержанную суровую окраску, при этом она напоена певучей, выразительной песенной лирикой. Вообще вся Симфония поразила меня свежестью таланта и неистощимым вдохновением.
15 марта 1897 года эта Симфония Рахманинова была исполнена под управлением А. К. Глазунова. Признаюсь честно, я не ожидал от Александра Константиновича как от дирижёра особого откровения в смысле вдохновенного исполнения этого произведения. Но я знал давно Александра Константиновича и любил его не только как чудесного музыканта, но и как человека, одарённого высокими этическими качествами. Однако его несерьёзное отношение к Первой симфонии молодого композитора, имя которого было у нас почти неизвестно, не выдерживает никакой критики. Я был на концерте и явился свидетелем совершенно кошмарного исполнения этого талантливого произведения: Симфония была недостаточно срепетирована, оркестр «шатался», отсутствовала элементарная устойчивость в темпах, многие ошибки в оркестровых партиях оказались неисправленными, а главное, поражала мёртвая, внешняя, формальная передача без проблесков увлечения, подъёма и яркости оркестрового звучания! Словом, Симфония, к моему крайнему прискорбию, с треском провалилась! Трудно себе представить и ещё труднее описать, что испытывал бедный Рахманинов! Я его в этот вечер более не видел, хотя мы условились с ним после концерта встретиться. Позднее я узнал, что он впал в полное отчаяние. В Петербурге говорили тогда, что он сжёг партитуру своей Симфонии. Но, как теперь известно, это не соответствует действительности.
Эту трагическую неудачу Симфонии Рахманинов тяжело переживал: он оценивал провал своей Симфонии как доказательство недостаточности творческого дарования и в течение довольно долгого времени, вследствие тяжёлого потрясения, не мог заставить себя заняться композицией.
К Рахманинову я питал не только чувство высокого уважения и интереса, но и чувство какой-то особой привязанности и симпатии за его поэтически возвышенные стремления в искусстве. Несмотря на это, мы почему-то встречались с ним через большие промежутки времени.
Два раза его имя стояло на афишах моих концертов в Москве: один раз в концерте Союза оркестровых музыкантов в 1902 году и второй раз в концерте Филармонического общества в 1903 году. И оба раза болезнь не давала ему возможности участвовать в этих концертах.
Одна из встреч с Рахманиновым произошла у меня на концерте в 1916 году. Бывают яркие художественные впечатления, воспоминания, о которых никогда не изгладятся из памяти. К таким впечатлениям я отношу концерт, в котором пела Н. П. Кошиц и аккомпанировал Рахманинов. Сколько теплоты, упоительной нежности и тихой грусти было вложено певицей и Рахманиновым в исполнение романсов «У моего окна», «Сон», «Здесь хорошо»! Как чудесно были спеты «Не может быть», «Вчера мы встретились» и «Отрывок из А. Мюссе», проникнутые тонким драматизмом. Какой новизной дышала серия появившихся новых романсов Рахманинова «Ночью в саду», «К ней», «Маргаритки», «Крысолов», «Сон» и «Ау»!
Этот памятный вечер поистине покорил публику художественным ансамблем двух из ряда вон выходящих первоклассных артистов: какие-то еле уловимые краски в голосе Кошиц, необходимые для передачи тончайших душевных переживаний, сливались с вдохновенным, проникновенным аккомпанементом Сергея Васильевича.
Как пианист Рахманинов представляет совершенно выдающееся явление, обладая громадным темпераментом и могучим тоном, не имеющим по силе звучания себе равного у других современных ему пианистов, — он способен был увлечь любую аудиторию. [Bнимaниe! Этoт тeкcт с cайтa sеnаr.ru]
Его исполнение, технически безупречное, ясное и чёткое, отличалось простотой и искренностью, причём над всем исполнением властвовал стальной ритм. Сила его содержательного, насыщенного и сочного звука благодаря его яркому темпераменту производила незабываемое впечатление...
Из всех пианистов, которых мне привелось слышать, а слышал я всех лучших, кроме Ф. Листа, Рахманинов первый после А. Г. Рубинштейна производил на меня своим стихийным исполнением, главным образом сочинений тех авторов, чьё мироощущение было ему родственно, потрясающее впечатление. Скрябин, с эротической страстностью его натуры и мистичностью его душевного мира, был ему чужд, и, исполняя его произведения, он играл себя, а потом Скрябина, как заметил, не помню, какой-то критик.
Блестящие результаты принесло творческое содружество Рахманинова с Шаляпиным. С какой необычайной силой им удалось проникнуть в замыслы опер композиторов XIX века, воплотить в музыкальных и сценических образах национальные черты русского народа, найти много нового в трактовке русской классической музыки.
В области фортепианного творчества наследие Рахманинова является вершиной русского пианизма. Его фортепианный стиль, с предельной яркостью проявившийся в созданных им прелюдиях, этюдах-картинах, определил его мировую славу как композитора и пианиста.
Мне часто приходилось дирижировать моим любимейшим Вторым концертом Рахманинова с его захватывающим драматическим пафосом первой и заключительной частей, с чарующей, задушевной лирикой второй части. Исполняя его, я всегда удивлялся нашей тогдашней критике, не пожелавшей замечать черты индивидуальности и своеобразия Рахманинова и видевшей в нём лишь эпигона Чайковского. Между тем произведения Рахманинова, при всём их сходстве с произведениями Чайковского, отличаются от них как в отношении музыкально-выразительных средств, так и мира идей и образов.
В начале XX века Рахманинов выдвинулся в ряды лучших дирижёров. Сколько новой, своеобразной, живой трактовки Рахманинов внёс в исполнение бессмертных творений Глинки, Бородина, Чайковского! Их оперы и симфонические произведения под управлением Рахманинова зазвучали по-новому. Как он умел придать им подлинный национальный характер, новую силу воздействия на слушателей.
Одно из крупных и значительных произведений Рахманинова, созданных им ещё в Москве, — поэма «Колокола» для солистов, хора и большого оркестра, в которой противопоставляется безмятежному счастью, радости жизни погребальный образ смерти. В «Колоколах» Рахманинова нашли отражение трагические настроения, рождённые эпохой безвременья. Ведь реакционная политика царского режима создавала тяжёлую атмосферу гнёта личности, мысли и слова, что заставляло людей замыкаться, уходить в себя и чувствовать мучительное одиночество. Печальные страницы, полные ужаса и зловещих предчувствий, в этой поэме и в симфонической поэме «Остров мёртвых», являются подлинным отражением той трудной поры.
Тяжело мне вспоминать последнюю встречу с С. В. Рахманиновым: он находился в состоянии крайней подавленности духа и какой-то особенно нервной взволнованности, точно предчувствовал, что покидает Россию навсегда.
Он провёл у меня целый вечер в долгих беседах о волновавших нас политических событиях, исполнял ряд своих новых музыкальных произведений. Он пришёл проститься со мною перед отъездом из России в Швецию, куда его пригласили в концертную поездку. Рахманинов покинул родину в 1917 году, и больше ему не пришлось её видеть.
На протяжении почти целого десятилетия Рахманинов не создаёт ни одного нового произведения. Его глубокая тоска по родине вылилась в «Трёх русских песнях» для оркестра и хора, законченных в 1926 году. Оторванный от родины, Рахманинов переживает глубокий душевный кризис, и только в 1936 году он восстанавливает свою органическую связь с родиной, создав глубоко трагическое произведение, являющееся одним из высших достижений русской классики, — Третью симфонию op. 44. В ней он обращается к своему народу с трагической исповедью.
Сколько драматизма, сколько скорби и вместе с тем мощи в этом произведении, утверждающем величие русского народа!
В 1943 году мы утратили Рахманинова, одного из самых выдающихся музыкальных деятелей своего времени. В его лице умер великий музыкант, достойный продолжатель традиций отечественной классики, являющийся гордостью и славой русской национальной культуры.