Впервые я увидела Рахманинова в 1897 году за дирижёрским пультом в Русской частной опере, которую основал Савва Иванович Мамонтов. Мне удалось побывать в Москве на рождественских каникулах. Я была свободна целый месяц и поэтому ходила на репетиции опер, идущих под управлением Рахманинова.

Оркестр Русской частной оперы был не очень большой, но звучал прекрасно и слушался дирижёрской палочки не за страх, а за совесть. Музыканты полюбили Рахманинова. Узнала я об этом от двух музыкантов оркестра — скрипача Вейса и виолончелиста Пфейфера. В начале своей работы в театре Рахманинов дирижировал оперой «Самсон и Далила». Далилу пела Т. С. Любатович, Самсона — А. В. Секар-Рожанский, жреца — Н. А. Шевелёв. Савва Иванович задумал дать партию Далилы молодой начинающей певице М. Д. Черненко. Специально для неё назначались репетиции. Она была мало музыкальна, но очень пластична. Это и повлияло на решение Мамонтова дать ей столь трудную по музыке партию. Сергей Васильевич занимался с ней отдельно, но, как он сам выражался, «с малым успехом». Сергей Васильевич, всегда очень сдержанный, на одной из репетиций, когда Черненко пела очень фальшиво, бросил палочку и убежал из оркестра. Дирекции он заявил, что дирижировать оперой «Самсон и Далила» при участии Черненко не будет. Савва Иванович стоял на своём. Пришлось с ней ещё помучиться, и в конце концов она пела Далилу. Но отношения между Рахманиновым и Мамонтовым на некоторое время стали натянутыми. Познакомилась я ближе с Сергеем Васильевичем Рахманиновым в 1898 году в Путятине, имении моей тётки Т. С. Любатович.

По договору с С. И. Мамонтовым Сергей Васильевич должен был подготовить к постановке оперу Мусоргского «Борис Годунов». Состав её исполнителей был почти весь налицо в Путятине.

Сергей Васильевич и пианистка А. И. Страхова аккомпанировали и проходили со всеми артистами партии. Режиссёр Савва Иванович приезжал и устраивал общие спевки и репетиции. К. А. Коровин писал эскизы декораций. Работа кипела.

Сергей Васильевич всех нас удивлял тогда своей систематичностью и точностью, очаровывал серьёзным отношением и глубоким интересом к делу. Он был неутомим, успевал заниматься с артистами Ф. И. Шаляпиным, В. И. Страховой, В. П. Антоновой, П. И. Иноземцевым и другими. В тот же период времени он работал над сочинением своего Второго фортепианного концерта op. 18 и неизменно около двух часов в день занимался на рояле. Кроме того, он ещё давал Шаляпину уроки теории, гармонии и истории музыки. Молодой, полный жизни, весёлый Сергей Васильевич успевал ещё со мной за грибами ходить (мы были, по его словам, знатоки этого дела) и с В. И. Страховой беседовать подолгу в саду или за роялем. По вечерам, в случае дождя, играли в карты, в преферанс: Фёдор Иванович, Сергей Васильевич, А. И. Страхова и я — игра в таком составе называлась у нас «молодой пулькой», если же участвовали моя мама или тётка, то «серьёзной пулькой».

В хорошие, пригожие вечера гуляли все в саду, а Сергей Васильевич часто садился за рояль и играл Чайковского или свои композиции. Это было для всех нас праздником...

Мы усаживались под окнами залы, где стоял рояль, слушали, затаив дыхание, и просили, умоляли бисов. Музыка могла продолжаться до утра — неутомим был музыкант-творец, что же говорить о слушателях.

Сергей Васильевич, очень остроумный, иногда зло подтрунивал над некоторыми из присутствующих, чаще всего над Шаляпиным. Сергей Васильевич высмеивал его почти за каждым обедом, как лентяя, не желающего учить уроков, ему заданных. Фёдор Иванович сначала отшучивался, а потом не на шутку рассердился. Но подтрунивания Рахманинова оказали своё действие. Уразумев, как необходимы артисту-художнику сведения по теории музыки, Фёдор Иванович стал готовить уроки, а проходили они весь консерваторский курс теоретических дисциплин. Времени было мало. Он стал вставать пораньше, хотя и очень любил поспать.

Подтрунивал Рахманинов и над молодёжью.

Весной 1898 года я кончила восемь классов гимназии, получила звание «домашней учительницы», а для всех окружающих и знакомых оставалась — увы! — той же Лёлей. Сергей Васильевич первый начал обращаться со мной, как со взрослой, называя меня Элэной Рудольфовной, произнося моё имя через два «э»; конечно, в этом была юмористическая чёрточка, которой я иногда ещё не понимала.

До бракосочетания Шаляпина с И. И. Торнаги Сергей Васильевич и Фёдор Иванович жили у нас вместе; они помещались в так называемом «егерском домике», маленьком флигельке о двух комнатах в саду, в конце большой берёзовой аллеи. В одной комнате они спали, в другой же стояло пианино, и Сергей Васильевич там занимался сам по утрам, а днём с учениками в большом доме за роялем. В работе с певцами ему помогала А. И. Страхова — пианистка, окончившая Московскую консерваторию. По скромности, вернее, от трусливости, она не решалась выступать публично, на концертах. Она училась в консерватории одновременно с моей тёткой Татьяной Спиридоновной и была с нею дружна. Сергея Васильевича она знала ещё с юношеских лет, встречала его в классе Зилоти. Обе сестры Страховы звали Рахманинова Серёжей, а он старшую из них — Анной Ивановной и младшую — Варенькой. Более трёх месяцев прожили они у нас в деревне, сжились, сработались. Серёжа с Варей полюбили друг друга.

Я дружила с Варей. Она была много старше меня. Летом 1898 года ей было двадцать три года. Она окончила Петербургскую консерваторию по классу К. Ферни-Джиральдони и должна была с осени начать свой первый сезон в опере С. И. Мамонтова.

Лето 1898 года было чудное, исключительно жаркое и сухое, что в наших местах, то есть в лесных уездах Владимирской губернии, не так часто случается.

В середине лета, в июле, приехала к нам из Италии И. И. Торнаги — невеста Фёдора Ивановича, и мы сыграли свадьбу. Варя и я были подружками невесты. Так как у нас не было мальчика подходящего возраста, который бы вёз образ, эту роль выполняла дочка наших артистов Соколовых — Ильи Яковлевича (баритона) и Клавдии Филипповны (сопрано). Сергей Васильевич, как самый высокий, был шафером жениха, но своей роли всё равно не выдержал. У него онемели руки, и он в конце концов надел венец на голову своего друга. Шаферами невесты были художник К. А. Коровин и тенор В. Н. Сабанин, а посажёным отцом невесты — С. И. Мамонтов. Венчание происходило в приходской церкви села Гагина, в двух верстах от Путятина. Бракосочетание состоялось в двенадцать часов дня, после чего пировала почти вся труппа Русской частной оперы до поздней ночи.

В это лето и завязалась крепкая дружба между Рахманиновым и Шаляпиным, которая осталась неизменной до смерти Фёдора Ивановича.

15 сентября надо было расставаться с деревенской привольной жизнью и ехать в Москву. К этому времени Савва Иванович решил, что таких замечательных артистов, как Шаляпин, Секар-Рожанский, и такого музыканта, как Рахманинов, надо показать не только в Москве. Он устроил им, как и ряду других артистов, в сентябре 1898 года концертную поездку по южным городам России (Харьков, Киев, Одесса, Ялта и др.). Руководителем концертов был артист М. Д. Малинин. Поездка имела огромный успех. Она окончилась в Крыму. На последнем концерте в Алупке и мне удалось быть. Он происходил на террасе Воронцовского дворца под открытым небом при свете луны и звёзд, с двумя канделябрами на рояле. Но Сергей Васильевич играл всё наизусть, и даже при аккомпанементе свечи ему не понадобились. Было чудесно!

По возвращении из концертной поездки Сергей Васильевич как-то сказал моей тётке Любатович, что он уехал бы в деревню, в глушь, в Саратов. Тётя Таня вместо Саратова предложила ему ехать в Путятино, но, конечно, в зимний дом. Савва Иванович не возражал против его ухода из театра. Сергей Васильевич, покинув театр, уехал в Путятино. Там он продолжал заниматься сочинением Второго фортепианного концерта. В Путятине он жил, как отшельник. Единственные его друзья — три наших сенбернара: Белана, Цезарь и Салтан — были очень счастливы и рады такому другу, так как Сергей Васильевич, любя животных, очень баловал их. [Bнимaниe! Этoт тeкcт с cайтa sеnаr.ru]

12 сентября 1899 года Савва Иванович был арестован. Он и из тюрьмы продолжал руководить своим театром, но понятно, что это было уже не то, что раньше. Вскоре театр Мамонтова превратился в Товарищество частной оперы. Во главе музыкального руководства стал М. М. Ипполитов-Иванов. В это время были осуществлены первые постановки в Москве опер «Царская невеста» Римского-Корсакова, «Ася» Ипполитова-Иванова, «Кавказский пленник» Кюи и другие. Одним словом, театр не потерял своей хорошей традиции ставить русские оперы. Во главе труппы остались Н. И. Забела, Е. Я. Цветкова, В. Н. Петрова, А. В. Секар-Рожанский, Н. А. Шевелёв, П. С. Оленин. Опера продолжала иметь успех, хотя потеряла свой главный козырь — Шаляпина, перешедшего в Большой театр.

Уйдя из театра, Рахманинов много работал над своими творениями, выступал в концертах. Я с ним встречалась у Шаляпиных. Он крестил их дочь, назвав её своим любимым именем — Ириной. Позднее он назвал этим именем также и свою старшую дочь.

Вспоминается мне один из званых обедов у Шаляпиных в Зачатьевском переулке. Стол бы усыпан пармскими фиалками, около каждого прибора была карточка приглашённого. Меня очень важно посадили между Рахманиновым и хозяином дома. Были ещё М. А. Слонов, Ф. Ф. Кёнеман, балерина итальянка Джури с мужем Карзинкиным, очень хорошим человеком, большой друг супругов Шаляпиных и крёстная мать Ирины Шаляпиной — Наталия Степановна Кознова. Обещала быть Гликерия Николаевна Федотова, но не смогла приехать — заболела, здесь же были И. М. Москвин, К. А. Коровин, В. А. Серов — одним словом, блестящее общество артистов и художников. Шаляпина звала Варвару Ивановну Страхову, но она не пришла, так как не захотела встретиться с Сергеем Васильевичем, с которым была в ссоре.

Сергей Васильевич был очень любезен со мной, вспоминали с ним наши путятинские прогулки. Ведь он страстно любил и понимал природу и русскую деревню, В этом мы всегда с ним сходились. Рахманинов изредка навещал мою тётку, но я там редко бывала из-за враждебного отношения её и Саввы Ивановича к моему мужу — Секару-Рожанскому (я вышла замуж в мае 1900 года).

Моими почти ежедневными гостями сделались И. И. Шаляпина и Варя. Бывала у меня тогда часто и Н. И. Забела-Врубель, мы обе готовились к рождению ребёнка, а Иоле Игнатьевна была нашим «консультантом»: она была уже матерью троих детей — Игоря, Ирины и Лиды.

У мужа моего в то время бывали приезжавшие из Петербурга на премьеры своих опер Римский-Корсаков и Кюи. Шаляпин хотя уже ушёл из Частной оперы и украшал Большой театр, но нас не забывал. Мы жили тогда на Большой Дмитровке против Солодовниковского театра.

А бедный Савва Иванович сидел ещё в тюрьме. Навещали его там из нашей труппы только двое — моя тётка Любатович и Малинин.

Рахманиновым я любовалась часто издали — во время его концертных выступлений. Нередко я ходила на эти концерты с Варей. В антрактах я шла повидаться с Сергеем Васильевичем, она же оставалась в зале. Они избегали встреч.

После Великой Октябрьской революции многие эмигрировали. Шаляпин поселился в Париже, Рахманинов обосновался в Соединённых Штатах Америки, муж мой, поляк, вернулся на свою родину, и я с младшей дочерью последовала за ним.

В Париже очутились некоторые артисты Частной оперы: С. Н. Гладкая и Н. Н. Кедров, В. И. Страхова и Е. И. Терьян-Корганова — все они занялись преподаванием в Парижской консерватории.

Рахманинов почти ежегодно приезжал в Париж, останавливался часто у Фёдора Ивановича Шаляпина и стал вновь посещать старых друзей — сестёр Страховых, которые жили в доме Шаляпина, но в отдельной квартире. Он приходил к Варе по вечерам запросто и много играл. Писала мне об этом Варя.

Увидала и услыхала я и сама Сергея Васильевича ещё раз — последний, увы! — в Варшаве. В 1936 году он приехал туда с концертом. Я, разумеется, заранее запаслась билетом и слушала его вместе с поляками, которые были в восторге от наших виртуозов. В Варшаву приезжал и Шаляпин — два раза за мою бытность там, и Глазунов, и многие другие.

Рахманинов приехал вскоре после Шаляпина. Я пошла к нему в артистическую, хотелось с ним поговорить. (Тётка моя писала мне, что Рахманинов не забывал о ней в тяжёлые годы разрухи.)

Сергей Васильевич за роялем, издали (а я сидела далеко и высоко), показался мне таким же, как в молодости, движения быстрые, молодые. Но когда я увидела его вблизи, то убедилась, что он постарел, и даже очень. Глаза задумчивые, усталые и грустные, несмотря на подъём в связи с блестящим успехом. Около него было много народу, не знакомого мне. Он меня ни с кем не познакомил. Мы отошли к окну и поговорили. При входе в артистическую мне сразу бросилась в глаза высокая, очень величественная брюнетка с холодным и гордым выражением лица. Это была жена Сергея Васильевича, рождённая Сатина. Я думала, что Сергей Васильевич познакомит нас, но он вступил в беседу со мной и не подумал об этом. (Я её видала раньше в Москве — издали — в театре или в концертном зале.) Он помнил Путятино, помнил нас всех, остался верен своим юношеским симпатиям. Лицо его озарилось хорошей улыбкой, когда речь зашла о нашей молодости, о «Сирени» (её он написал летом в Путятино) и об общих друзьях. Но вот, чувствуя, что я заняла слишком много его драгоценного времени, я хотела уже проститься и спросила его:

— Сергей Васильевич, когда и где мы ещё встретимся?

— Не знаю и, увы, не знаю, придётся ли нам вообще встретиться, я ведь живу больше в Новом Свете, чем в Старом.

— А вы разве не думаете вернуться домой, на родину?

— Увы! Вряд ли это мне удастся.

— А я вот мечтаю об этом, — сказала я.

— Может быть, я ещё горячей и больше, чем Вы, стремлюсь туда, но слишком много препятствий.

Он очень изменился в лице, как будто стал тяготиться моей особой. Мы простились, и больше я его уже никогда не видала. Он умер раньше, чем я вернулась в Москву.

В Варшаве я видела в последний раз двух великих друзей моей юности — Ф. Шаляпина и С. Рахманинова. Они же ещё встречались в Париже и в последний раз незадолго до смерти Шаляпина. Рахманинов пережил его не намного.

Грустно кончать воспоминания смертью героя, но как же быть? Гении живут вечно в памяти благодарного потомства, но их современникам очень тяжело видеть, как уходят из жизни лучшие и величайшие.