Л. Д. Скалон

Сердитесь вы на меня или не сердитесь, дорогая Лелёша, за то, что я так долго вам не отвечал на ваше письмо? Думаю всё-таки, что нет, потому что если у меня и появляется свободных несколько минут, то я их, ей-богу ж, нахожу возможным уделять только на отдых, на спокойное сидение после периодичной беготни в театр, после действующих на нервы театральных занятий и беспорядков.

У нас ведь действительно в театре царствует настоящий хаос. Никто не знает, что будет не только послезавтра, а что будет завтра, даже сегодня. Петь некому, не потому, что певцов нет, а потому, что из нашей большой труппы в 30 человек вроде 25 человек за негодностью нужно выгнать. Давать также нечего. Т. е. опять-таки репертуар огромный, но всё идёт так скверно, так грязно (за исключением одной «Хованщины»), что 95% репертуара нужно или совсем выкинуть, или переучить по-настоящему.

Театр не достигает ни художественной, ни коммерческой хорошей стороны. Например, в близком будущем решено возобновить «Аскольдову могилу» и «Громобой» Верстовского. Ну скажите, пожалуйста, будет ли какой-нибудь художественный или коммерческий толк от этих поганых опер? Когда же я предложил вместо этого поставить всего «Манфреда» Шумана с Шаляпиным в заглавной роли, то мне ответили, что тогда вместо частной оперы выйдет литературно-артистический кружок. Как будто в вышеуказанных операх нет простого разговора вместо речитативов?

Беда наша в том, что главные наши заправилы или не особенно умные люди в музыкальном деле, или не особенно честные. Плохо ещё то, что нами заведует не один хозяин, а десять хозяев, причём каждый говорит что-нибудь своё, что не согласно с мнением другого. Но хуже всего то, что С. Мамонтов сам нерешителен и поддаётся всякому мнению. Например, я его так увлёк постановкой «Манфреда», что он тут же приказал его ставить. Не прошло и пяти минут, как его приятель художник Коровин, не понимающий ничего в музыке (но, кстати, очень милый и хороший человек, как и С. Мамонтов), отговорил его. Положим, я попробую его ещё склонить на это.

Лишь бы Шаляпин согласился не петь, а говорить. А ведь Шаляпин должен быть в «Манфреде» прямо великолепен. Что касается данных мне опер «Рогнеды» и «Снегурочки», то я сам уговариваю их не ставить ввиду того, что они превосходно идут в Большом театре, а у нас ни времени, ни сил нет поставить их хоть сносно. Постановка их — верный провал! Постановка «Юдифь» отодвинута. Пойдёт после «Садко», значит приблизительно в десятых числах января. Да и исполнительница «Юдифи» ещё не найдена. 28-го ноября, вероятно, пойдёт со мной в первый раз «Кармен». 26-го ноября дебютирует со мной в первый раз в роли сопрано (Наташа) Любатович в «Русалке». В общем это идёт так плохо всё, что я боюсь заболеть припадком чёрной меланхолии. Ей-богу же!

Всё-таки я служу ещё пока в театре и надеюсь выдержать эту службу до конца сезона, хотя, исключая денежной стороны, мне никакой пользы это время не принесёт, потому что дирижёрский Рубикон я перешёл, и мне теперь нужно только безусловное внимание и подчинение к себе оркестра, чего я как второй дирижёр никогда от них не дождусь. Между прочим, один из этих господ недавно при всей публике и оркестре дал пощёчину Эспозито за, будто бы, какую-то ужасную брань, сказанную последним. Составлен протокол. Музыкант этот, говорят, так ловко его ударил, что Эспозито был сшиблен с ног и пенсне его сломалось. Боже мой! Дело будет разбираться у мирового судьи. У меня начинается припадок меланхолии. Чтобы это со мной было? Избави боже!.. Эспозито продолжает дирижировать!

Мой привет Верочке, Татуше и всем вашим. Целую ваши ручки.

Ваш С. Р.