Н. Д. Скалон

По моему мнению, дорогая Татуша, мы с Вами приближаемся теперь к четвёртому и последнему в то же время периоду наших личных отношений. Лет девять назад мы с Вами впервые встретились и познакомились. Не успели ещё мы хорошенько узнать друг друга, как мы уже подружились. Это был первый период: наша дружба № 1. Мы думали тогда, что этой дружбе и конца не будет и... как всегда, мы ошибались.

Для того, чтобы дружественные отношения существовали долго и шли бы гладко, нужно иметь, как говорит Гончаров, много сердца и житейской логики, чтобы удовлетворяться достатками и не покалывать беспрестанно друг друга своими недостаточками. Сердца-то у нас бы хватило, но не было совсем логики, да и откуда её было взять. «Мы были молоды тогда», мы горячились. О Гончарове мы тогда позабыли думать, а может, и не читали ещё его, и начали друг друга «покалывать». Это «покалывание» испортило, «поранило» (а ведь поэтично написано?) нашу дружбу.

Здесь кончился наш первый период и начался второй. Этот второй период я назову периодом взаимного охлаждения и описывать его недолго буду. Всё, что я бы ни делал, Вы находили неправильным и постоянно ругали меня, я же, относительно Вас, держался, конечно, той же программы. Разница была только в том, что Вы меня ругали в Петербурге, а я Вас в Москве. Разница, надо сознаться, маленькая, да и к делу не идущая.

Теперь, чтобы быть точным, я должен к ужасу своему прибавить, что этот период № 2 длился гораздо дольше остальных. Лет шесть, семь мы бы, пожалуй, и совсем раззнакомились, если бы нас не соединяла одна и та же родственная семья. Да к тому же и острота нашего взаимного охлаждения за этот срок ослабла, улеглась — да и постарели мы сильно: не горячимся уже и произносим глагол «любить» в прошедшем времени.

И вот благодаря всему этому мы только в недавнее время подошли к третьему периоду, который я назову периодом взаимных уступок в счёт памяти о прежней дружбе. Об этом периоде и совсем нечего говорить, потому что он приводит, по-моему, сразу или довольно быстро к четвёртому и последнему периоду, а именно периоду дружбы № 2. Я повторяю, что, по-моему, это так и есть. Разве Ваше милое письмо ко мне этого не доказывает? Разве Ваша фраза, что Вы меня, кажется, любите по-прежнему, тоже не доказывает этого? А тот факт, что Вы очень сожалели уезжать из Петербурга за несколько часов до моего приезда туда и Ваше предположение, в котором Вы не ошиблись, что и я об этом сожалел — разве не есть это, так сказать, первый робкий порыв к нашей новой, обновлённой и теперь уже верной дружбе № 2. О! Я в этом не сомневаюсь, по крайней мере в данную минуту... А что если эта уверенность построена ошибочно? Что тогда? Конечно, новая дружба есть, но продолжится ли она опять долго?

Меня прямо способна убить та мысль, что пойдут ещё новые и новые периоды до бесконечности. Опять тогда разбираться, кто прав, кто виноват; опять пойдут по очереди любовь, охлаждение, покалывание, руготня и т. д., и т. д... Не буду лучше об этом думать. Я радуюсь пока Вашим радостям и плачу о Ваших слезах и огорчениях. Мне кажется, что я до гроба Ваш друг и что теперь, слава богу, мы у берега.

С. Рахманинов