М. А. Слонову

Ты ждал от меня скорого ответа, — и ошибся. Скоро ответить я не мог... Ты ждёшь от меня огромное письмо и фотографическую карточку, — и ошибаешься. Карточку не могу тебе прислать, потому что нет конверта, куда бы её вложить. Большое же письмо я никогда не был и вряд ли буду в состоянии когда-нибудь написать. Ты получишь от меня только несколько фраз, в которых я тебя, прежде всего, поблагодарю за твою дружбу и искреннее чувство ко мне, дорогой Михаил Акимович, и напишу тебе несколько слов о себе, т. е. отвечу на твои вопросы.

Жизнь моя здесь однообразная и, пожалуй, скучная. Первое время мне было здесь тяжело, неуютно, не по себе. Теперь я к людям привык, и они мне стали надоедать, и мне сделалось скучно и грустно. Но я нашёл, кому подать руку, и выписал к себе мать из Петербурга. Она живёт у меня в продолжение последней недели. Мать уезжает от меня 11-го июня; тогда я останусь опять один. Занимаюсь я, конечно, не так, как думал. Совсем не играю, да и мудрено было играть прошедший месяц, потому что я всё время сидел за своим столом и перекладывал свою оперу для фортепиано с голосами. Боялся эту работу поручить кому-нибудь.

«Алеко» я продал Гутхейлю, так же как и свои виолончельные вещи и романсы, в количестве шести.

Виолончельные вещи выйдут скоро в свет, потому что сегодня я буду поправлять уже вторую корректуру. Что же касается оперы и романсов, то они выйдут в свет не раньше первых чисел сентября.

Я очень рад за тебя, что тебе живётся весело; я, пожалуй, даже завидую тебе. Очень рад также, что ты оканчиваешь, наконец, свою сонату-антик.

Твоё «Иже херувимы» тебе не присылаю теперь, а пришлю в следующем письме, где напишу тебе пространную критику о твоём духовном сочинении.

А пока желаю тебе всех благ.

С. Рахманинов