В. Д., Л. Д. и Н. Д. Скалон

Уже давно порываюсь вам написать, хорошие, дорогие генеральши, и откладываю всё за неимением времени. Теперь же все спать собираются, или уже собрались, и вы, наверно, уже почиваете, а я, наконец, нашёл время свободное и собрался вам написать; напомнить вам о себе. Это я говорю без всяких фраз — в этом случае я не фразёр. В самом деле, мне, почему-то, кажется, что вы все стали ко мне гораздо холоднее, что ваши петербургские бароны начинают вытеснять в вашей памяти воспоминания о бедном странствующем музыканте. Как ни говорите, а это вполне естественно, хотя и очень грустно, конечно, для меня, а не для вас.

Так вот видите, я за нынешний день страшно устал; мне, более чем кому-либо другому, пора ложиться и отдыхать, а я всё-таки перед этим сел вам написать письмо, с просьбой и теперь уделять мне хоть маленькую часть того чувства, которое называется расположением, и которое вы теперь все обратили на ваших Господ Баронов, а то мне и в настоящее время тяжело, и вообще тяжело, а если меня ещё вдобавок ко всему этому позабудет Конная Гвардия, то мне будет ещё тяжелее. Так вот, если вы, дорогой мой ментор, хотите, чтобы я к вашему имени «Тата» прибавил частицу «пай», а не «ба», то напишите мне поскорее, поскорее письмо, и (если это можно) чтобы ваши сёстры хоть по строчке приписали бы мне, и тогда я буду вполне доволен, тогда только смирится души моей тревога, и я буду в состоянии в небесах видеть бога.

С. Рахманинов