Н. Д. Скалон

Дорогая Наталья Дмитриевна!

Простите меня, пожалуйста, что я не сейчас же отвечал вам на ваше письмо, в котором вы просите сведения о Дмитрии Ильиче. Я понимаю это дело; понимаю, с каким нетерпением ожидаются подобные известия; понимаю, как приятно читаются такие письма; наконец, я хорошо понимаю вас — но на ваш грех мне нужно было писать фугу — обстоятельство, которое, как его ни рассматривай со всех сторон, во всяком случае неприятное. Дмитрий Ильич теперь живёт здесь, в Москве; пока его ещё не имел чести видеть, извините меня, пожалуйста, за это, и больше о нём положительно ничего не слыхал, так что вы на меня, пожалуйста, не рассердитесь, что я так мало сообщил вам о нём. Я уже все газеты смотрел, думал, что там что-нибудь будет написано, т. е. напечатано про него; бегал бог знает куда, нарочно, чтоб вам угодить — вот тебе и угодил, только то и мог узнать, что вам написал. Во всяком случае, немного. Мне теперь приходится, за неимением интересных сведений о Дмитрии Ильиче, занимать вас скучной материей о себе, и за это прошу извинения.

В понедельник я начал с хоровым обществом. У меня сидят ученики все втрое старше меня; как-то между ними затесался даже студент; какими судьбами, про то ведает один господь бог да он. Когда я входил в класс, наружно я был, как всегда в этих случаях должно быть, совершенно спокоен. Но, по правде говоря, в душе я немного смутился; мне приходилось в первый раз быть в таком положении. Все ученики встали. Опять-таки на лице моём ничего нельзя было прочесть, но в душе я засмеялся, и, кажется, тут же их обругал, про себя, дураками. Я бы в их лета никогда бы не встал перед человеком втрое младше их. Я сел и они сели. Мне пришлось, весь урок почти, говорить. Говорил скверно, да лучшего от меня ожидать теперь и нельзя. Вы сами посудите. Например, я говорил: «Вам, будущим учителям хорового пения, необходимо знать то-то и то-то», потом я замямлил и думаю, значит, в это время или о том, какая психопатушка беленькая, или о том, как мне сделать там одно место во второй части «Манфреда». Вообще генеральши и тут мне не дают заняться как следует...

Все слушали как следует, только один студент, нахал, как и все они нахалы, вздумал меня, наверно, поймать что ли, но во время того, как я объяснял, вдруг слышу его голос: «почему это так?» и с таким вызывающим выражением, которого я выносить не могу ни от кого. Я страшно обозлился, оборвал его, и он мне не ответил ничего; он, вероятно, понял, с кем имеет дело. Но после этой маленькой истории скоро я опять начал мямлить и вспоминать о беленькой и совершенно смягчился, так что, когда после урока мне пришлось экзаменовать вновь поступающих, я был добр донельзя, и как старшины ни упирались, я всех перевёл. Вот вам описание моего первого урока.

Теперь уже я добрался до четвёртой страницы и довольно этих описаний; пора и честь знать, может, вам и неинтересно совсем, ведь как там ни разговаривай, а я не Дмитрий Ильич, дорогая Тата-пай; я только

С. Рахманинов

Брикушке мой поклон, пожалуйста, и Цукине Дмитриевне тоже.