Н. Д. Скалон

Я страшно счастлив, что имею возможность сесть вам написать несколько строчек, дорогая Наталья Дмитриевна. Я долго вам не писал, очень долго. Теперь пришло, наконец, то время, когда я должен вам дать ответ за мои грешки. Я не писал вам только по одному обстоятельству — я занимался, и занимался сильно, аккуратно, усидчиво. Эта работа была — одно сочинение на смерть великого художника. Эта работа теперь кончена, так что имею возможность говорить с вами. При ней же все мои помыслы, чувства и силы принадлежали ей, этой песне. Я, как говорится в одном моём романсе, всё время мучился и был болен душой. Дрожал за каждое предложение, вычёркивал иногда абсолютно всё и снова начинал думать и думать. Это время прошло, я говорю теперь спокойно. Я никому не писал, даже Скалон, которых я искренне люблю...

Теперь я начинаю отвечать на ваши вопросы, дорогая Наталья Дмитриевна. Одна оговорка: вы желали бы услышать эти ответы, как вы пишете, но вы сомневаетесь в них. Почему это? «Не так как я хочу, а так как хочешь ты», сказал Иисус Христос. Впрочем, я не понимаю, когда, зачем и для чего он это сказал. Эту фразу говорю теперь я вам, не сознавая и не понимая причину сказанного...

Вы меня спрашиваете, как мои дела? Видите, хорошие дела бывают в настоящее время только у священников и аптекарей, только никак уже не у высшего света и музыкантов. К последним принадлежим мы с вами, Ваше Превосходительство. Бедные мы, дорогая Наталья Дмитриевна. Впрочем, на эту тему я не говорю больше, так как боюсь, что это скверно на меня подействует — я могу заплакать, расстроиться, а это для меня так же вредно, как неприятно платить свои долги. Довольно об этом!..

Здоровье моё в лучшем виде. Меня теперь разносит во все четыре стороны. Настроение превосходное. Положение «губернаторское». Финансы... впрочем, вы о них уже слышали. Мои мечты и планы... увидать вас. (Помните: эту фразу говорю я, а не гвардейский петербургский офицер — значит, она искренна.)

Вы мне пишете, что ваше сердце чует, что мы не скоро увидимся. Пожалуй, вы «чуете правду», как Сусанин. Впрочем, ни-ни! Не может быть, что я бы не приехал хотя постом в Петербург. Я говорю, это не может быть.

Теперь насчёт какого-то стихотворения Апухтина на Чайковского. Я его не видал и буду страшно обласкан и ужасно счастлив, если вы мне его пришлёте.

Вы меня спрашиваете ещё о Сатиных, об их житье-бытье. Довольно недурно поживают. Затем все ваши вопросы исчерпаны, и на всё ответы мои имеются. Вот и сомневайтесь во мне, Ваше Превосходительство. Я уж не такой скверный, как кажусь с первого раза. Всё-таки должен сказать, что я на вас с первого раза не произвёл уж такого обаятельного, колоссального впечатления. Насколько припоминаю ваш дневник, то впечатление на вас моя личность произвела премерзкое, даже ещё того меньше. Вот какое впечатление я произвожу на всех.

Ну-с, теперь поговорим о вас. Прежде всего, я увидел в вашем последнем письме, что у вас превосходный вкус. Я, впрочем, в нём никогда не сомневался, хотя бы уже потому, что я вам нравлюсь. Нет! Но в вашем последнем письме ваш превосходный вкус был разителен. Вы пишете, что музыка к «Паяцам» дрянь и что мои последние романсы очень хороши, а «Молитва» дивно хороша. Совершенно верно, дорогая Наталья Дмитриевна. Я вам жму очень крепко руку. Ещё раз говорю вам, что у вас колоссальный вкус.

Затем я узнал, что вы теперь реже ездите на балы. Вот это мне ещё больше нравится. Вы сидите дома. У вас превосходный вкус, Ваше Превосходительство.

Наконец, я узнаю, что у вас часто бывает Яковлев, что вы с ним часто где-то встречаетесь, пьёте чай с ним, часто его слушаете, волнуетесь, что то к нему не подойдёт, другое — к его голосу, хотя бы «Дума». Наконец, вы восхищаетесь его исполнением и т. д. Знаете, что я вам скажу, дорогая Наталья Дмитриевна: у вас скверный вкус.

Искренне вам преданный С. Рахманинов

Вашим сёстрам мой привет, пожелания и поздравления с наступающим праздником. Дай им бог. Пусть почаще сидят дома. А то по балам ездить, это вредно. Развивается, т. е. пожалуй, сделается ещё «воспаление».