Н. С. Морозову

3-е письмо.

Милый друг Никита Семёнович, вчера получил твоё третье письмо ко мне. Я тоже очень недоволен Свободиным, вернее его поведением, и нахожу, что так делать дело никуда не годится. Это не шутки и не одолжение он мне делает, а получает за свой труд деньги, и деньги довольно большие. Прошу тебя ему это высказать и, кроме этого, даю тебе «carte blanche» на случай дальнейшего такого поведения отказать ему вовсе от моего имени. Я обращусь тогда к Чайковскому, для чего попрошу тебя только узнать его местонахождение у Б. Юргенсона, или даже к Слонову.

Твой набросок стихов получил и нахожу в нём два недостатка только. Во-первых, для целой картины такого количества стихов, по-моему, недостаточно; а во-вторых, конец этой картины, как я и раньше писал, меня не удовлетворяет. Все эти крики за сценой хора никогда не «убеждают» публику. Хор, даже и на сцене, является элементом мало убедительным и непонятным, чтоб ему давать продолжать нить действия, поэтому я склонен предпочесть свой первоначальный вариант, т. е. чтоб Шахабарим (так по роману) «с оркестром» передал бы публике о том, что надвигается опять туча. Я же под его музыку могу вклинить всегда (и это иногда хорошо удаётся) какие-нибудь возгласы хора, которые в данном случае будут играть не главную роль, против чего я восстаю, а вспомогательную. Вот и всё, мой милый друг. Остальное мне всё очень нравится, и за твою работу я тебя от души благодарю. Только третьего дня кончил поправку партитуры «Франчески». Изменил по обыкновению целую пропасть, что отняло у меня очень много времени.

Вчера мы себе подыскали дачу. Это на «Marina di Pisa», т. е. вёрст десять от Пизы, на берегу моря. Дачка очень хорошая, и главное чистенькая. А чистота в жилищах у итальянцев, по-моему, встречается так же редко, как, например, ясность в сочинениях у всех музыкальных новаторов-композиторов. Pardon! В даче пять комнат, из которых одна для нас лишняя, что даёт мне повод позвать вас к нам в гости. У нас есть ещё и столовая не в счету. Чудный вид на море из окон, которое от дачи находится в 50-ти шагах. Цена за четыре месяца от 1-го мая до 1-го сентября 900 лир и комиссия 45 лир. Расход предстоит ещё в том, что надо здесь купить немного постельного белья, которое мы не догадались взять, и некоторых инструментов для еды, как-то ножей, вилок и ложек. Остальное всё есть! Милости просим!

Теперь, Никита Семёнович, слушай меня внимательно. У меня есть на будущий год: контракт, не подписанный, в театр на пять месяцев с 1-го сентября по 1-е февраля. Цена 8000 рублей. У меня есть предложение (тоже не подписанное) на 10 симфонических концертов. Цена 4500 рублей. У меня есть три русских концерта ценою 900 рублей и 2 благотворительных концерта, без цены. Должен ещё к этому прибавить, что у меня, начиная с 1-го сентября, нет ни копейки сбережений. Прибавлю это для ясности. Теперь у меня будет, о чём получил вчера телеграмму, контракт в Америку, на будущий сезон, на тех условиях, на которых я настаивал в начале переговоров с импресарио, и затем у меня в будущем есть ещё маленькая надежда сочинить что-нибудь. Большой у меня никогда не бывает. Теперь вопрос. Взвесь всё то, что у меня есть, и всё то, что у меня вероятно будет, и скажи мне вполне откровенно: не отправить ли мне, хотя бы к чёрту, всё то, что у меня есть (т. е. хорошую, дорогую синицу), и не остаться ли мне при том только, что у меня вероятно будет? (т. е при журавле.) Подумай, Никита Семёнович, и отпиши мне. Ты, как человек решительный, и понять не можешь, какие муки я переживаю, когда сознаю, что этот вопрос должен быть решён и отрезан мною. Главное, отрезать я ничего не умею. Руки трясутся! Подумай и напиши поскорее. Решить можно, по-моему, только в этом году, т. е. сейчас. Если я останусь «при журавле», я могу жить хотя бы за границей, если слажу со своей тоской по России. На этом вопросительном знаке — письмо своё и закончу.

Твой С. Рахманинов

Передай твоей жене моё мнение, как уже опытного и искусившего родителя. Все первые дети, пока они не приладятся к своим родителям, и пока, главное, сами родители не приладятся к своим первым детям, все они всё первое время бывают тяжелы. Потом это всё налаживается, и скоро дети начинают приносить одно утешение.

Утешь её от меня, пожалуйста!

Сию секунду получил из Московской конторы императорских театров контракт для подписи.

«Судьба стучит в окно! Тук! Тук! Тук! Милый друг, брось за счастьем гоняться!».